Ты, наверное, вот так вот и не вспомнишь ее:
Светло-желтые волосы, черный плащ и зеленый глаз.
В листьях прыгало сине-серое воронье,
Прорастало в небо наше житье-былье,
Темно-рыжее, без макияжа и без прикрас.

Ты, наверное, и думать забыл о ней.
Тянется, махая лысым мягким крылом,
Бы-ти-е, вереница дымчатых дней,
И смывает с души отпечатки ее ступней.
Черт возьми, да нам, конечно же, повезло.

Повезло? Мягко сказано! Нет, дружок, жизнь удалась!
И, определенно, прошлое пора хоронить.
Да и кому нужна та жалкая ипостась,
Что бродила, босая и грязная, веселясь,
В лесопарках, где ветер, бомжи и сныть?

И, конечно же, сигару зажав в зубах,
Проходя равнодушно мимо лестницы в ад,
Ты и думать не станешь о гиблых своих врагах,
О любви до гроба и - вот словечко! - друзьях.
Ты - такой как все, ни вперед шагнуть, ни назад.

Что ж, теперь я знаю, ты не вспомнишь ее.
Да только лучше она была, светлей и радостней, чем мы все.
Над пустыми стройками века надрывается воронье,
Солнце тонет в крышах - ты доволен, все, что твое - твое -
Но я видел, как она уходила в ночь по разделительной полосе.

И сердце мое, кряхтя и натужно кашляя, бежало за нею вслед.
И я бы сам побежал - да в раю, говорят, ни к чему мой грех.
Как там сказал один безумный беззубый седой поэт?
Впрочем, неважно. Визг тормозов, вой покрышек, мучительно яркий свет.
После? А после - ночь, клок асфальта и тихий холодный снег.
10/11/2007