Отрывок из рассказа "О СКИТАНЬЯХ ВЕЧНЫХ И О ЗЕМЛЕ" (Forever and the Earth)
 Семьдесят лет кряду Генри Уильям Филд писал рассказы, которые никто никогда не печатал, и вот однажды в половине двенадцатого ночи он поднялся и сжег десять миллионов слов. Отнес все рукописи в подвал своего мрачного старого особняка, в котельную, и швырнул в печь.
 - Вот и все, - сказал он и, раздумывая о своих напрасных трудах и загубленной жизни, вернулся в спальню, полную всяческих антикварных диковинок, и лег в постель. - Зря я пытался изобразить наш безумный мир, это была ошибка. Год 2257-й, ракеты, атомные чудеса, странствия к чужим планетам и двойным солнцам. Кому же это под силу! Пробовали-то все. И ни у одного современного автора ничего не вышло.
 Космос слишком необъятен, думал он, межзвездные корабли слишком быстры, открытия атомной науки слишком внезапны. Но другие с грехом пополам все же печатались, а он, богатый и праздный, всю жизнь потратил впустую.
 Целый час он терзался такими мыслями, а потом побрел через ночные комнаты в библиотеку и зажег фонарь. Среди книг, к которым полвека никто неприкасался, он наудачу выбрал одну. Книге минуло три столетия, ветхие страницы пожелтели, но он впился в эту книгу и жадно читал до самого рассвета...
 В девять утра Генри Уильям Филд выбежал из библиотеки, кликнул слуг, вызвал по телевизору юристов, друзей, ученых, литераторов.
 - Приезжайте сейчас же! - кричал он.
 Не прошло и часу, как у него собралось человек двенадцать; Генри Уильям Филд ждал в кабинете - встрепанный, небритый, до неприличия взбудораженный, переполненный каким-то непонятным лихорадочным весельем. Высохшими руками он сжимал толстую книгу и, когда с ним здоровались, только смеялся в ответ.
 - Смотрите, - сказал он наконец, - вот книга, ее написал исполин, который родился в Эшвилле, штат Северная Каролина, в тысяча девятисотом году. Он давно уже обратился в прах, а когда-то написал четыре огромных романа. Он был как ураган. Он вздымал горы и вбирал в себя вихри. Пятнадцатого сентября тысяча девятьсот тридцать восьмого года он умер в Балтиморе, в больнице Джона Хопкинса, от древней страшной болезни - пневмонии, и после него остался чемодан, набитый рукописями, и все карандашом.
 Собравшиеся посмотрели на книгу.
 «Взгляни на дом свой, ангел».
 Старик Филд выложил на стол еще три книги. «О времени и о реке», «Паутина и скала», «Домой возврата нет».
 - Их написал Томас Вулф, - сказал он. - Три столетия он покоится в земле Северной Каролины.
 - Неужели же вы созвали нас только затем, чтобы показать книги какого-то мертвеца? - изумились друзья.
 - Нет, не только! Я созвал вас, потому что понял: Том Вулф - вот кто нам нужен! Вот человек, созданный для того, чтобы писать о великом, о Времени и Пространстве, о галактиках и космической войне, о метеорах и планетах. Он любил и описывал все вот в таком роде, величественное и грозное. Просто он родился слишком рано. Ему нужен был материал поистине грандиозный, а на Земле он ничего такого не нашел. Ему следовало родиться не сто тысяч дней назад, а сегодня.
 - А вы, боюсь, немного опоздали, - заметил профессор Боултон.
 - Ну нет! - отрезал старик. - Я-то не дам действительности меня обокрасть. Вы, профессор, ставите опыты с путешествиями во времени. Надеюсь, вы уже в этом месяце доделаете свою машину. Вот вам чек, сумму проставьте сами. Если понадобятся еще деньги, скажите только слово. Вы ведь уже путешествовали в прошлое, так?
 - Да, на несколько лет назад, но не на столетия...
 - А мы добьемся столетий! И вы все, - он обвел присутствующих неистовым сверкающим взором, - будете помогать Боултону. Мне необходим Томас Вулф.
 Все ахнули.
 - Да-да, - подтвердил старик. -Вот что я задумал. Вы доставите мне Вулфа. Сообща мы выполним великую задачу, полет с Земли на Марс будет описан так, как способен это сделать один лишь Томас Вулф!
 И все ушли, а Филд остался со своими книгами, он листал ветхие страницы и, кивая, бормотал про себя:
 - Да-да, конечно! Том - вот кто нам нужен. Том - самый подходящий парень для этого дела.
 Медленно влачился месяц. Дни упорно не желали расставаться с календарем, нескончаемо тянулись недели, и Генри Уильям Филд готов был взвыть от отчаяния.
 На исходе месяца он однажды проснулся в полночь. Трезвонил телефон. В темноте Филд протянул руку.
 - Слушаю.
 - Говорит профессор Боултон.
 - Что скажете?
 - Я отбываю через час.
 - Отбываете? Куда? Вы что, бросаете работу? Это невозможно!
 - Позвольте, мистер Филд. Отбываю - это значит отбываю.
 - Так вы и вправду отправляетесь?
 - Через час.
 - В тысяча девятьсот тридцать восьмой? Пятнадцатое сентября?
 -Да.
 - Вы точно записали дату? Вдруг вы прибудете, когда он уже умрет? Смотрите, не опоздайте! Постарайтесь попасть туда загодя, скажем, за час до его смерти.
 - Хорошо.
 - Я так волнуюсь, насилу держу в руках трубку. Счастливо, Боултон! Доставьте его сюда в целости и сохранности.
 - Спасибо, сэр. До свидания.
 В трубке щелкнуло.
 Генри Уильям Филд лежал без сна, ночь отсчитывала минуты. Он думал о Томе Вулфе как о давно потерянном брате, которого надо поднять невредимым из-под холодного могильного камня, возвратить ему плоть и кровь, горение и слово. И всякий раз он трепетал при мысли о Боултоне - о том, кого ветер Времени уносит вспять, к иным календарям, к иным лицам.
 «Том, - в полудреме думал он с бессильной нежностью, словно старик отец, взывающий к любимому, давно потерянному сыну, - Том, где ты сейчас? Приходи, мы тебе поможем, ты непременно должен прийти, ты нам так нужен! Мне это не под силу, Том, и никому из нас, теперешних, не под силу. Раз уж я сам не могу с этим справиться, так хоть помогу тебе. У нас ты можешь играть ракетами, Том, вот тебе звезды - пригоршни цветных стеклышек. Бери все что душе угодно, у нас все есть. Тебе придутся по вкусу наше горение и наши странствия - они созданы для тебя. Мы, нынешние, - жалкие писаки, Том, я всех перечел, и ни один тебя не стоит. Я одолел многое множество их сочинений, Том, и нигде ни на миг не ощутил Пространства - для этого нам нужен ты! Дай же старику то, к чему он стремился всю жизнь, ведь, Бог свидетель, я всегда ждал, что сам ли я или кто другой напишет наконец поистине великую книгу о звездах, - и ждал напрасно. Каков ты ни есть, сегодня ночью, Том Вулф, покажи, на что ты способен. Эту книгу ты готовился создать. Критики говорят - эта прекрасная книга уже сложилась у тебя в голове, но тут жизнь твоя оборвалась. И вот выпал случай, Том, ты ведь его не упустишь? Ты ведь послушаешься и придешь к нам, придешь сегодня ночью и будешь здесь утром, когда я проснусь? Ведь правда, Том?
 Веки Филда смежились; смолк язык, лихорадочно лепетавший все ту же настойчивую мольбу; уснули губы.
 Часы пробили четыре.
 Он пробудился ясным трезвым утром и ощутил в груди нарастающий прилив волнения. Он боялся мигнуть - вдруг то, что ждет его где-то в доме, кинется бежать, хлопнет дверью и исчезнет навеки. Он прижал руки к худой старческой груди.
 Вдалеке... шаги...
 Одна за другой отворялись и затворялись двери. В спальню вошли двое.
 Филд слышал их дыхание. И уже различал походку. У одного мелкие аккуратные шажки, точно у паука, - это Боултон. Поступь второго выдает человека рослого, крупного,грузного.
 - Том? - вскрикнул старик. Он все еще не открывал глаз.
 - Да, - услышал он наконец.
 Издательство "Полярис", 1997

 Рассказы из сборника К - значит космос":
  "Превращение" (Chrysalis);
  "Наблюдатели" (The Watchers);
  "О скитаньях вечных и о Земле" (Forever and the Earth);
  "Наказание без преступления" (Punishment Without Crime);
  "Кричащая женщина" (Screaming Woman);
  "Ржавчина" (The Piece of Wood);
  "... И времени побег" (Time in Thy Flight).

Back to Ray Bradbury' page